Автор: ItsukiRingo
Бета: ItsukiRingo
Фендом: YamatoNadeshikoShichiHenge/СемьобличийЯматоНадэсико
Дисклеймер: персонажи принадлежат Томоко Хаякава, выдуманная реальность мне
Предупреждение: ООС (наверное), AU, смерть персонажа
Пейринг: Такенага/Ной, Юки/Мачико (фоном)
Жанр: драма, фэнтези, романтика, сонгфик
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения
От автора: Эта сказка навеяна «Легендами старой мельницы», и как-то неожиданно она переросла в сонгфик. В тексте используется песня И. Леоновой «Лети, пёрышко» из фильма «Легион ада». Она пробирает до слёз и, как мне кажется, очень подходит этой истории.
В обличье воронов теснились мы вместе,
Она вошла - звездою с неба упала.
Я пятым был на том проклятом насесте,
Она смотрела, только не узнавала.
Канцлер Ги – «Воршула».
Она вошла - звездою с неба упала.
Я пятым был на том проклятом насесте,
Она смотрела, только не узнавала.
Канцлер Ги – «Воршула».
читать дальшеЭто было наваждение. Колдовство в чистом виде, за которое так уважали и боялись жриц Великой Матери. Чары, липкие и едва ощутимые, словно паутина, опутали его – ни двинуться. Бороться бесполезно, можно только сдаться. Безобидный поход к речке превращался в опасное приключение.
Лети, пёрышко...
Голос, высокий, но достаточно глубокий, так что каждое слово задевает за живое.Как будто та, что поёт, очень хочет вырваться из плена, мечтает об этом, но единственное, что ей дано – это упрашивать жалкое пёрышко о милости. Слушать эту песню больно и немного жутко.
Через полюшко...
Слова-камешки пропитаны тоской, сочатся ей, как горьким мёдом, они падают в спокойную гладь души, и та идёт рябью.
Смахни, пёрышко...
Ухо жадно ловит каждое слово, каждый звук и отзвук. То, что она произнесла, то, что хотела произнести, то, что произнесёт позже. Всё это, кажется, было известно наперёд, но в то же время каждое следующее слово становится полной неожиданностью.
Моё горюшко...
Он отчётливо слышит всё, что происходит вокруг: плеск воды, малиновку, поющую в ветвях одной из ив, шум ветвей и её голос. Но в то же время не слышит ничего, кроме этой песни. Какое-то древнее, жуткое заклинание. Оно полностью подчиняет – не освободиться. Только он и эта странная, пробирающая до костей песня.
Но как божественно поёт!..
Такенага до того заслушался, что нож скользнул по гладкой коре и полоснул по руке. Порез оказался неглубокий, но края раны на глазах заалели, набрякли крупными каплями крови, несколько сорвалось и с тихим плеском упало в воду. Боль отрезвила. Молодой человек сунул нож в чехол и полез в сумку за бинтами – когда орудуешь ножом, надо быть готовым к порезам.
Пение продолжалось. По-прежнему завораживающее, лишающее воли, но сейчас у Такенаги были силы с ним бороться. Паутина соскальзывала с него, не находила, за что зацепиться. И молодой человек наконец-то смог начать думать связно.
Наваждение... Он ведь и сам в это не верит, как не верит и в чары так называемых жриц – последняя забредавшая в их деревню посвящённая не смогла даже одно-единственное поле на урожай заговорить, что уж о более сложном колдовстве говорить. Все жрицы лгуньи и неумехи. Уж он-то знает. А эта просто поёт хорошо.
Говорят, раньше Великая Мать и в самом деле отзывалась на молитвы своих дочерей. Тогда даже исцеления безнадёжных больных были возможны. А любой даже самой слабой жрице достаточно было прошептать коротенькую молитву, чтобы благословить истощённую землю, воскресить её и снова сделать плодородной. Но с каждым годом чудесные способности жриц слабели. И теперь даже заживить лёгкую царапину им было не по зубам. Поэтому Такенага не верил в чудесные молитвы. А со жрицами старался не встречаться – их отрешённый вид пугал и злил одновременно. Нашли, чем гордиться.
И сегодня ничего не произошло. Просто песня грустная и поют её замечательно. Обычное дело.
Интересно, кто же всё-таки поёт? Какая-нибудь купеческая дочка? Близится ярмарка, так что торговцы часто проезжают мимо деревни.
С перевязкой было покончено, и Такенага решилпосмотреть на певицу. Он услышал её голос, когда резал ивовые ветви для корзин – их семья тоже готовится к ярмарке, – но стоял слишком неудобно, чтобы разглядеть даже её силуэт. Нужно подобраться поближе, увидеть её, а потом вернуться к своим делам.
Времени мало, а работы много. У него нет времени на бесполезные забавы.
Он осторожно приблизился к ней. Ступал аккуратно, каждый шаг был тщательно продуман, потому что плеск воды мог выдать, испугать девушку, и тогда ему никогда не узнать, кто же это был.
Сквозь ивовые ветви он увидел белый силуэт и нервно сглотнул: не может быть! Пальцы дрожали, когда Такенага осторожно развел несколько тонких гибких веток в стороны. Он хотел и боялся её увидеть, словно это могло всё разрушить.
В любом случае Такенага уже догадывался, кто она.
Девушка сидела на берегу, задрав подол белого храмового одеяния выше колен, и болтала голыми ногами в воде. Если бы она не сидела к нему боком, он бы не разглядел её лица, надежно скрытого под широким плотным капюшоном накидки. А так на мгновение ему удалось увидеть её профиль, красивый и тонко очерченный, такой любят вырезать на дорогих женских брошах – подарках для влиятельных дам. Она пела и смотрела в небо, потому что именно там была так желанная ей свобода. А Такенага смотрел на девушку, затаив дыхание.
Одно дело догадываться, а другое дело увидеть.
Жрица, в самом деле жрица, а не просто девица в белом платье.
По правилам, его взгляд на неё должен быть мимолётным, не изучающим, а восхищённым и почтительным. А ещё к ней нельзя приближаться больше чем на пару шагов. И уж тем более нельзя оставаться с ней наедине. За нарушение каждого из этих трёх правил можно поплатиться головой. Такенага нервно сглотнул и сделал шаг назад. Сейчас, сейчас появятся злые, вечно угрюмые охранницы, схватят его и утащат в монастырь. А уж там, будьте уверены, верховная жрица найдёт способ наказать наглеца.
«Заткни уши, закрой глаза и беги!..»
Если бы он послушался этой единственной здравой мысли за весь день, возможно, в итоге это бы его спасло. Но Такенага продолжал стоять, смотреть и слушать. И совсем не собирался сбегать.
У неё были красивые ноги – маленькие аккуратные ступни, тонкие щиколотки. Длинные и стройные, а кожа бело-розовая, не знающая загара. И наверняка мягкая.
На белую ткань запрыгнул кузнечик, и девушка тихонько рассмеялась, перестала петь. Изумрудная капля на белом полотне, почти такая же пронзительно-яркая, как кровь на снегу. Девушка сидела неподвижно, точно боялась спугнуть, она мурлыкала себе под нос какую-то песенку, весёлую и задорную, из тех, при первых звуках которых ноги сами пускаются в пляс.
Он не видел её лица, но от неё было тепло. Находиться рядом с ней было почти так же приятно, как возле огня, когда за окном бушует метель.
Странное чувство.
Жрицам полагалось быть бесстрастными, лишёнными любых эмоций, тщательно выхолощенными и холодными. Когда они медленно ступали, за ними всегда оставался шлейф холода и, кажется, даже сам воздух становился мёртвым. Уж кто-кто, а Такенага знал это очень хорошо. Недаром их деревня была рядом с храмом Великой Матери.
Он попробовал взять себя в руки, отвернуться от девушки или хотя бы закрыть глаза, но не мог.
Ноги, эти проклятые обнажённые ноги! Белоснежное одеяние. И тихий смех. Ну как можно добровольно отказаться от этого зрелища?!
Интересно, а если он покажется ей, как она отреагирует? Удивится, но позволит с ней заговорить? Позовёт охрану (где-то здесь обязательно должна быть охрана, жрицы никогда не ходят одни)? Или сбежит?
Не в его правилах играть с судьбой. Он не ринется сейчас через кусты, чтобы проверить. Нет. Сначала надо всё тщательно взвесить и обдумать. Прикинуть, стоит ли рисковать головой ради пары фраз, а уж потом... Но почему он уже сделал первый шаг в её сторону?
- Эй, Такенага, долго ты ещё там?
Голос Юки заставил Такенагу замереть и подобраться, точно его поймали за чем-то плохим, а девушка вздрогнула, как пугливый зверёк, вскочила на ноги и принялась озираться по сторонам. Такенага хорошо спрятался: за ивовыми ветвями его было не разглядеть, поэтому девушка его не заметила. Она подобрала длинный подол платья и метнулась прочь, только ветки тихо прошелестели, когда она их задела. Такенага проводил её с сожалением и с трудом подавил желание побежать следом, остановить, попросить назвать своё имя. Это было бы глупостью, но тогда ему казалось, что нет ничего важнее, чем узнать, как её зовут.
Когда на берегу появился Юки, Такенага с трудом удержался, чтобы не выкрикнуть какое-нибудь обидное оскорбление. Он был зол и хотел выместить его на виновнике, но всё же нашёл в себе силы промолчать. Юки всегда ходил по лесу почти бесшумно, но по сравнению с лёгкой поступью девушки шаги друга показались Такенаге громким топотом. Молодой человек поморщился и вышел на берег. Пока он слушал пение жрицы, одна закатанная до колен штанина спустилась и теперь промокла. Порез неприятно ныл. Такенага наклонился и привычным движением оторвал присосавшуюся к правой икре пиявку. Чёрное тельце с плеском упало в воду, во все стороны пошли круги, а Такенага снова вспомнил свои мысли и то наваждение, под которое подпал, услышав песню.
Придёт ли она сюда снова?
- А, вот ты где! – обрадовался Юки. Он стоял рядом с Такенагой и так радостно улыбался, будто они расставались не на пару часов, а на несколько лет. – А мы с Мачико тебя потеряли. Мы уже закончили, а тебе ещё много осталось?
Такенага машинально бросил взгляд через плечо: в корзине было всего несколько пучков веток. Тут не то что на целую, на половину корзины не хватит.
- Сегодня не мой день. – Он хмыкнул и развёл руки в стороны. – Так что мне ещё долго. Вы идите, а я тут ещё немного поработаю.
Юки с готовностью кивнул и побежал искать Мачико. А Такенага подошёл к тому месту, где сидела девушка, – ни травинки не примято – и бросил тоскливый взгляд в сторону храма. Где-то там она скрылась, испуганная. Вот бы ещё хоть раз услышать её голос...
***
- Опять к ней ходил? – спросил Юки, нарочно выделив сочетание «к ней».
Такенага смутился и опустил голову. Он ничего не ответил, промолчал, как делал всегда, когда испытывал неловкость. Другой бы на его месте мог вспылить, потребовать не вмешиваться, но Такенага предпочитал держать эмоции при себе. Да и кто будет ссориться с лучшими друзьями только потому, что они слишком любопытны?
Уже прошло около недели с его встречи с таинственной жрицей, и каждый день с течение всей недели он ходил к реке. А вдруг она там снова появится? Показалась уже на второй день, сначала была очень настороженна – почувствуй она, что не одна, сразу бы сбежала, – а потом успокоилась и снова завела свои песни как ни в чём не бывало.
Ему нравился контраст: девушка излучала свет, но пела пронизанные грустью песни.
На реку Такенага ходил исключительно ради дела. А возможность слушать её песни была лишь приятным дополнением. Но ему не повезло с друзьями: Юки и Мачико всегда были слишком любопытны. Заметив, что Такенага зачастил к реке – раньше-то он туда раз в месяц ходил, а тут уже несколько дней там пропадает, – они выследили его, чудом не спугнули певунью, а потом начали надоедать Такенагесоветами. Словно он был глупцом, которого надо образумить.
Уж у кого в их деревне и была светлая голова, так это у него.
Но, когда он попросил друзей перестать его поучать, они недоумённо похлопали глазами (причём сделали это так, будто были зеркальными отражениями друг друга!) и заверили его, что у них и в мыслях не было ничего подобного. Такенага сделал вид, что поверил.
И если вы думаете, что после этого его оставили в покое, то сильно заблуждаетесь.КогдаЮки с Мачико что-то втемяшивали себе в голову, они не отступали, пока не добивались своего. И Такенагу в покое оставлять они тоже не собирались, нравится ему это или нет.
Они сидели на траве и отдыхали. Такенага как раз вернулся с реки – заплечная корзина была полна свежесрезанных прутьев, – и был рад дать отдых ногам. Юки с Мачико, неразлучная парочка, улучили свободную минуту и тоже решили отдохнуть. Весна была в самом разгаре, и от множества ароматов цветов кружилась голова. Мимо них с низким гудением пролетела пчела, и Такенага проводил её взглядом. С момента, когда Юки задал ему вопрос, прошло не так уж много времени, но пауза затягивалась.
- Эй, Такенага, не смущайся. Ничего в этом нет, – рассмеялась и дружески похлопала его по плечу Мачико. – Она и правда милашка, я видела. Почему ты с ней не познакомишься?
Можно подумать, она не догадывается! Мачико была простушкой, да, но не дурочкой.
- Потому что я хожу на реку по делу, а не за знакомствами, – наконец процедил сквозь зубы Такенага. – И я не виноват, что она тоже туда ходит. – Он посмотрел на друзей и зло сощурил глаза. – А вы двое, кажется, забыли, что мужчины имеют право смотреть на жриц Великой Матери только во время праздничных обрядов Начала года и Дня сбора урожая? Пусть себе поёт, мне она не мешает. Говорю же, я по делу туда хожу.
Юки и Мачико виновато переглянулись, как нашкодившие дети, которые в пылу ссоры разбили мамин любимый кувшин. Они перегнули палку, и друг вышел из себя. А разозлить его было не так-то просто.Такенага раскраснелся, говорил громко и возбуждённо и размахивал пучком недавно срезанной лозы – он как раз достал его, чтобы подравнять концы.
- За последние дни ты столько ивовых прутьев нарезал, что хватит, чтобы сплести корзины для каждого жителя нашей и всех окрестных деревень. Зачем столько? – тихо пробормотал Юки, но Такенага его услышал, зло сверкнул на него тёмными глазами и отвернулся.
Действительно, разозлился. Юки, всегда отличавшийся робостью, зябко поёжился и виновато опустил взгляд. Он открыл рот, чтобы извиниться перед другом, но Такенага уже встал, забросил корзину на плечо и ушёл, сердито размахивая пучком прутьев, про который совсем забыл.
Они ничего не понимают, ничего! Мысленно повторял Такенага, шагая к дому. Придумали какую-то безответную любовь к неприступной деве и теперь изо всех сил стараются спровоцировать его на первый шаг. Мол, стоит только познакомиться с ней, и всё сдвинется с мёртвой точки, разрешится. Прекрасная дева посмотрит на него пустыми глазами, какие были у всех белых жриц, скажет пару ничего не значащих, лишённых эмоций фраз и уйдёт, чтобы больше никогда не вернуться на это место. В храме она будет долго молиться, чтобы смыть с себя скверну и, возможно, никогда не решится снова покинуть его стены в одиночестве. Она разобьёт сердце Такенаге, но он избавится от наваждения и сможет жить дальше. Так считали друзья. Сам же Такенага был совсем иного мнения.
Несколько столетий назад здесь построили храм для молодых послушниц. Храм находился на острове, посреди реки, не очень широкой, но такой бурной, что нечего было и думать, чтобы пересечь её вплавь. С внешним миром храм связывал один-единственный мост, который охранялся не только заклинаниями, но и лучшими столичными воительницами – мышь не проскочит без ведома верховной жрицы. Всё это было устроено для того, чтобы юные жрицы могли учиться и взрослеть без проблем и помех и чтобы ни один мужчина даже случайно не забрёл на территорию храма. Его бы тут же казнили за подобную глупость, но кто знает, каких бед он мог бы натворить до того, как его поймают. И ни одна жрица не могла покидать стены храма по своей воле, тем более переправляться на другой берег. Порядки в храме царили строгие, и все были обязаны их соблюдать. За всё то время, что храм стоял на острове, ни одна жрица не покидала его иначе как в сопровождении своих сестёр. И только последние две недели всё изменилось. Появилась девушка, которая как-то сумела обойти охрану и сбежать. Это была его загадочная певица. Странная, неправильная жрица, но именно это в ней и притягивало, заставляло возвращаться к реке каждый день. Погреться в лучах её тепла, услышать голос. И пусть она даже не подозревает о существовании Такенаги, его это не заботит, пока он может её слышать.
Сегодня он не выдержал постоянных намёков и советов и вспылил. Нехорошо получилось, потом придётся идти и мириться, но сейчас Такенага считал, что пострадавшая сторона – это он, и не желал видеть ни одного из неугомонной парочки.
Юки и Мачико были неразлучны, как сросшиеся близнецы – где один, там другой. Они не были связаны кровным родством, но иногда Такенаге казалось, что одна из их матерей всё же совершила ошибку в юности, иначе как ещё объяснить то, что в разных семьях родились настолько похожие по характеру дети. Они были забавные и неугомонные, и почти с самой первой их встречи было ясно, что рано или поздно они будут вместе. Сейчас обоим было по семнадцать, и осенью должна была состояться их свадьба. По хорошему, им сейчас надо быть полностью поглощёнными друг другом, а они вместо этого лезут в жизнь Такенаги и никак не желают оставить его в покое.
Не повезло ему с друзьями. Но других у Такенаги нет.
Ничего, он помирится с ними позже. Потому что наверняка вечером с видом побитого щенка явится Юки, начнёт извиняться и смотреть на него своими блестящими от слёз глазами – ну как на него такого злиться. А потом и Мачико придёт, глянет из-под ресниц дерзко, но в то же время виновато, и её Такенага тоже простит.
***
- Никуда не годится!
Отец отбросил в сторону пучок ивовых прутьев, и они рассыпались по земле. Такенага сидел, опустив голову, и молчал. Ему нечего было возразить.
- О чём ты думаешь, Такенага? На что тебе глаза даны? Ты ведь видишь, что плохой прут, не подойдёт, в мусор пойдёт, зачем режешь? – Отец сунул ему под нос ещё один пучок негодных прутьев и потряс. Такенага с трудом подавил желание, чтобы не отпрянуть.
Их семья всегда занималась плетением корзин. Только кажется, что сплести корзину – дело нехитрое. На самом деле сложности начинаются уже с выбора подходящих прутьев, а дальше проблемы только множатся. Потому что есть корзины, сделанные любителем, которые послужат недолго, а есть те, что сплетены мастером и не один год служить будут. Это было их семейное ремесло, секреты которого передавались из поколения в поколение. Такенага усердно учился, старался не делать ошибок и быть послушным сыном. Но с появлением девушки что-то изменилось. Нет, он не охладел к семейному делу, просто, когда она была рядом, сосредоточиться на работе было трудно, и в корзину в числе хороших отправлялись и никуда не годные прутья.
А отец всегда считал, если берёшься за дело, делай его хорошо. И Такенага был с ним согласен, потому и не возражал сейчас, когда отец стоял напротив него, тряс в воздухе прутьями и ругался.
Он был уже немолод, этот высокий темноволосый мужчина. На лице и шее – глубокие морщины, а во взгляде – презрение. Он почти на всех смотрел с презрением, даже на жену и сына. Он был мастером своего дела, его имя было известно в столице и для богатых заказчиков он плёл не только корзины, а ещё изящные невесомые стулья, шкатулки и даже разные фигурки. Корзины – для ярмарки, самое подходящее занятие для подмастерья-сына, сам же отец уже давно такими пустяками не занимался. Такенага был его единственным наследником, он учил его и не терпел ошибок.
- Да что с тобой говорить! – покачал головой мужчина и бросил на землю прутья. Он был разочарован: раньше сын никогда не делал таких глупых ошибок.
- Я принесу ещё... – пробормотал Такенага.
Отец уже собирался уходить, но остановился. Он не стал поворачиваться в сторону сына и задумчиво пробормотал:
- Ты слишком часто туда ходишь, Такенага, тебе не кажется? Что тебя туда тянет?
Такенага вздрогнул от этого вопроса. И отец туда же! Неужели и он обо всём знает?
- Ничего, – спокойно отозвался он. – Просто так получается.
- Ну-ну... Смотри, чтобы к ярмарке всё было готово.
- Да...
Отец ушёл в мастерскую, а Такенага остался сидеть на крыльце. Рядом с ним стояла незаконченная корзина, и он со вздохом полез за следующим прутом – нужно было работать. Разбросанные отцом ветки так и остались лежать на земле – Такенага их позже соберёт, – одна из бродивших по двору куриц подошла к ветке, поклевала её, ей не понравилось, и она принялась рыться в земле рядом с веткой. Негодный мусор, даже для куриц. Такенага хмыкнул и занялся плетением – пальцы мелькали быстро, движения были привычны и просты. Работа требовала сосредоточенности, и можно было хоть ненадолго перестать думать и о девушке, и о собственных неудачах.
- Это всегда так завораживающе, вечно бы смотрела! – донёсся со стороны калитки звонкий голосок Мачико.
Такенага оторвался от работы и поднял на неё глаза. Она опёрлась руками о калитку и сложила на них подбородок. Личико, как обычно жизнерадостное, на губах улыбка, и только взгляд виноватый – мириться пришла.
- Не стой у дверей, заходи, – с неохотой буркнул Такенага и принялся выбирать новый прут.
Мачико радостно улыбнулась – добилась, чего хотела – и с лёгкостью впорхнула во двор. Она по-хозяйски уселась на крыльцо рядом с Такенагой, взяла одну из недоделанных корзин и повертела её в руках.
- Я извиниться пришла. Нам не стоило над тобой смеяться. Если нравится тебе издали наблюдать, наблюдай. Это ведь твой выбор. Для нас эта девушка ничего не значит. – Она повернулась лицом к Такенаге и заметила: – Но только ты помни, кто она. Я думаю, лучше сразу разочароваться и сдаться, чем так, как ты... истязать себя. Ты посмотри на себя. Похудел за эти две недели, осунулся. Ничего, кроме своих корзин не видишь, а куда их столько? Скоро все ивы на берегу вырежешь. Неправильно это, нехорошо. Великая Мать не простит.
- При чём здесь Великая Мать? – спросил Такенага. – Я просто хожу на берег и режу ивовые прутья. В этом нет ничего...
- Ты влюблён в неё, – прошептала Мачико, и Такенага вздрогнул. – Это наваждение, колдовство, и ты не сможешь ему противиться. Оно погубит тебя, если ты не одумаешься, пока не поздно. Перестань туда ходить. Давай я буду вместо тебя ветки резать. Давай? – Мачико отставила в сторону корзину и взяла Такенагу за руку. – Ты мой друг. И я боюсь за тебя. Очень боюсь. Понимаешь?
Она вскрикнула, когда Такенага с силой оттолкнул её руку. Его лицо было спокойно, но голос звучал угрожающе:
- Не надо за меня беспокоиться. Я сам о себе позабочусь. Мне просто нравится её голос, только и всего.
- Она тебя околдовала!
- Не больше, чем любая другая девушка с красивым голосом, – спокойно возразил Такенага.
- Но она не обычная девушка! – Мачико стояла, широко расставив ноги, уперев руки в бока, и кричала. Лицо её пошло красными пятнами, а в глазах стояли слёзы. Она и правда переживала за Такенагу, боялась, что это увлечение не доведёт его до добра, но у неё никак не получалось донести до него свои страхи.
Её попытка помириться переросла в новую ссору, ещё более серьёзную, чем предыдущая. Такенаге совсем не хотелось с ней ругаться, и он попробовал её успокоить. Он встал со своего места, подошёл девушке и легко потрепал по плечу.
- Мачико, успокойся. Я любуюсь ей, как любуются цветком. В этом нет ничего страшного. Когда мне надоест, я брошу. Всё это можно прекратить в любой момент... – Такенага всегда умел красиво говорить – и где только научился. И сейчас его спокойная речь должна была успокоить Мачико. Но на самом деле он говорил это ещё и для того, чтобы успокоить себя.
- Пожалуйста, будь осмотрительнее, – попросила Мачико.
- Хорошо.
Она поверила. Улыбнулась, перестала плакать, радостно посмотрела на Такенагу и села на крыльцо. Она снова взяла в руки незаконченную корзину и ивовый прут.
- Давай помогу.
Такенага усмехнулся и сел рядом с ней. С Мачико всегда было легко.